Где-то через полчаса, когда я почти уснула, ощутила, как по обеим сторонам от меня легли близнецы. Улыбнулась, перевернулась на спину и перетащила их к себе поближе, прижала к плечам рыжие макушки.

Черти. Только ради вас и живу…

Глава 2

Проснулась я от душераздирающего, но синхронного пения.

— Говорят, мы бяки-буки,

Как выносит нас маман?

Но зато не знаем скуки,

Как положено чертям!

Ещё не до конца проснувшись, я уже начала трястись от хохота.

— Долго сочиняли?

Дети вопрос проигнорировали, пропев:

— Ой-ля-ля, ой-ля-ля,

Ай да круглая Земля!

Ой-ля-ля, ой-ля-ля!

Эх, мам!

Эх, мам — это точно.

Я приоткрыла один глаз и покосилась на часы. Семь утра, пора, как говорят мои близнецы, стэндапить. И гоу бэк ту скул.

Словно в ответ на эту мысль истошно зазвонил будильник. Фред и Джордж на секунду запнулись, но затем продолжили:

— Ой-ля-ля, ой-ля-ля,

Эх, мам!

— Эх, черти! — я слезла с кровати и запустила в детей подушкой. — Ну-ка, быстро умываться!

— А мы уже! — кивнул Фред, а Джордж добавил:

— И Фима!

О-о-о. Бедняга.

Совершенно мокрый Фима сидел посреди коридора и сосредоточенно вылизывался. Увидев меня, насторожился, а уж когда из комнаты выбежали черти, подпрыгнул и бросился наутёк в своё любимое место — под ванну.

— Эх, ничему тебя жизнь не учит, — пробурчала я и зашла следом. — Мои бандиты тебя поэтому под воду и засунули, что ты сам сюда прибежал. Надо было прятаться под кровать!

Фима высунул задумчивую морду из-под ванны и опасливо мяукнул. Почему-то в этом мяве мне послышалось: «Да ты что, хозяйка, всё равно достанут, если им захочется…»

Вообще «всё равно достанут» — вечный девиз Фреда и Джорджа. И спасибо, Господи, что они не волшебники с палочками! Иначе от их «чудес» я бы уже повесилась.

Я быстренько умылась, чтобы не оставлять своих оболтусов надолго с мамой наедине, и побежала на кухню. Завтрак уже был готов, как обычно. За завтрак в будни отвечала мама, а в выходные — я.

У сидящих на табуретках мальчишек были на редкость святые лица. Я посмотрела на свою табуретку — чисто. В тарелку. Обычные сырники. Банка со сгущёнкой, упаковка сметаны, чай… Ну, разве что чай…

Понюхала. Чай пах чаем.

Я совсем насторожилась.

— И где вы нашкодили?

Мои черти синхронно выпрямились, выставили подбородки вперёд и заголосили:

— Нигде!

— Мы молодцы! Так Нина Васильевна говорит!

Я умилилась. Нина Васильевна — классный руководитель, святая женщина, сказавшая мне ещё в самый первый день первого класса: «Если я за четыре года начальной школы не прибью их обоих, поставишь мне памятник. Или хотя бы коньяк».

Надо будет купить.

— И почему же Нина Васильевна так говорит?

Фред и Джордж гордо надулись.

— У нас все оценки в году — пятёрки!

У меня изо рта от удивления выпал кусок сырника. Вот же! Я думала, хоть одна четвёрка в итоге получится, но эти черти… хитрые!

— Ты нам обещала-а-а-а!

— Да-а-а-а, обещала-а-а!

Мама, хихикнув, отхлебнула чаю и подперла щёку рукой, глядя на внуков с умилением. Театр двух актёров!

— Обещала? — я решила прикинуться ветошью. В конце концов, если им можно, почему мне нельзя? — Не помню.

— Ну как же! — Фред всплеснул руками.

— Мы же договаривались! — закивал Джордж.

— Н-да? — я пожала плечами и вновь забросила в рот кусочек сырника, измазанный в сгущёнке. — Знаете, как говорят? Это было давно и неправда.

— Ну ма-а-ам! — возмутились мои бандиты вновь хором. — Так нечестно-о-о-о!

— Нечестно, значит? — я подняла брови. — А бомбочки с балкона кидать честно? Или, как на прошлой неделе, подкладывать мне в стиральную машину к белому белью синие носки? Или менять местами соль и сахар?

— Это было давно! — возразили мои оболтусы. И, подумав, добавили: — И неправда!

Мама вновь захихикала, а я только закатила глаза.

— Резюмирую, короче. Пока не научитесь хорошо себя вести — никаких скутеров!

— Гироскутеров…

— Да хоть гидро!

— Ну ма-а-ам!

— Так! Вы поели? Тогда стэнд ап! И марш одеваться.

Близнецы какое-то время недовольно посопели, но потом всё же встали и отправились в свою комнату.

— А ведь они правы, Алён, — протянула мама, как только шаги наших бандитов затихли, — ты действительно обещала купить эти скутеры, если в году они получат одни пятёрки.

— Знаю, — я поморщилась. — И куплю. Только не говори, пусть помучаются.

— Х-м-м… Зачем им мучаться?

— Из вредности! Моей. Они же меня мучают. Могу я хотя бы иногда помучить их?

— А-а-а, — понимающе протянула мама, улыбаясь.

В школу Фред и Джордж отправились всё такие же несдуваемые от обиды, какими были дома. Сверлили меня умоляющими взглядами и вообще всячески прикидывались небесными ангелочками, которых несправедливо обидела злобная матерь.

Я по-прежнему строила из себя ничего не понимающую ветошь, хлопая глазами и разговаривая о погоде. Главное, чтобы они теперь от вредности чего-нибудь не задумали, а то с них станется захотеть исправить пятёрки на четвёрки. Хотя… нет, это вряд ли.

Был у Фреда с Джорджем маленький пунктик, которому в душе я страшно радовалась. Мои оболтусы терпеть не могли плохие оценки, им нравилось быть отличниками. Даже четвёрки мальчишек изрядно бесили, заставляя лишний час сидеть за выполнением уроков. Вот так и получалось, что, будучи отъявленными хулиганами, мои черти умудрялись быть в классе… нет, не первыми. Вторыми.

Всю малину им портила Юля Бессонова. Маленькая отличница, которой Фред и Джордж уже четвёртый год отравляли жизнь. Отравлять жизнь бедной девочке, можно сказать, сам Бог велел — мои чертята были отчаянно в неё влюблены с первого класса. Оба, как положено. Но Юля — тоже как положено — взаимностью не отвечала. Да и как тут ответить, если тебя то за косу дёргают, то портфель твой прячут, то в пенал резинового паука подкладывают, чтобы визжалось громче.

Хотя… надо быть справедливой. Визжать Юля перестала ещё в первом классе. Она была очень умной девочкой и быстро смекнула, что к чему. Да, умная и очень хорошая девочка… и единственное, чего я боялась — что мои оболтусы когда-нибудь из-за неё перессорятся.

Я довела Фреда и Джорджа до третьего этажа — места дислокации младших классов — и пошла к себе, на четвёртый. В свой родной кабинет, где я работала уже… да, почти девять лет.

Первым уроком была литература у моих десятиклассников. Они толпились у кабинета, как обычно — часть просто болтала, другая что-то лихорадочно списывала. Скорее всего, физику — у ребят на носу была контрольная работа.

Я открыла кабинет и запустила детей внутрь, сразу попросив их открыть окна — с ночи воздух застоялся, а на улице как раз прекрасная майская погода. Романтика! Сейчас бы рассказывать про поэтов серебряного века… жаль, что у нас по программе Достоевский.

Я посмотрела на доску и нахмурилась. Нет, писа́ть сегодня вроде не понадобится, но порядок есть порядок.

— Если мела нету в классе, зол учитель и опасен, — продекламировала я, выразительно глядя на Федю Клочкова. Тот пробурчал «почему всегда я?», но покорно отправился в учительскую за мелом.

Почему всегда он — на самом деле это хороший вопрос. За шесть лет, что я вела этот класс как классный руководитель, я прекрасно изучила своих подопечных. И знала, что рыцарь у нас тут только один. И это Федя.

Вернулся Клочков через пару минут, с мелом в руке и взбудораженными глазами на круглом лице.

— Алёна Леонидовна, — зашептал он, остановившись перед моим столом, — а там… а вы, наверное, не знаете… или знаете?

— Может, и знаю. Ты скажи, что я там знаю, и я скажу, знаю я или не знаю.

Клочков мотнул головой — видимо, она у него закружилась от этих многочисленных «знаю». Вспомнилась старая песня группы Флёр: «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь. И ты скрываешь то, что я скрываю, что ты скрываешь».